Виктор Качалин. Прощание Алексея. М.: Выргород, 2019. 56 с.

Виктор Качалин. Современный фисиолог. Владивосток: niding.publ.unltd, 2019. 56 с.

У поэта, художника, автора рукописных книг Виктора Качалина вышли сразу две книги. Необычные во всем — малым, «поэтическим» размером (а внутри проза, хоть и стихи случаются), форматом, оформлением, с собственными рисунками. «Прощание Алексея» — в издательстве, привычным нам по книгам Егора Летова, Александра Башлачева и Янки Дягилевой, с предисловием — одного из лучших переводчиков с немецкого и издателя-популяризатора по-панковски же редких, аутсайдерских писателей от Х.Х. Янна до П. Зальцмана Татьяны Баскаковой. Удивление не оставит и на последующих страницах.

Например, вот вопрос «внекнижный» — как так вышло, что об Алексее, человеке V века, в прошлом году выходила книга переводчика же Александра Ярина «Жизнь Алексея». Почему, как? Какая метанойя («перемана ума», «переосмысление») тому причиной, что именно сейчас, именно о нем? Вопрос социологам и филологам, теологам и антропологом, за правильный ответ — экзамен автоматом.

Я бы даже не взялся сравнивать два новых жития. Где точнее, где житийнее, где больше стилизации, где меньше. Зачем? Ведь «запах рыбы, канатов, смолы, кожи и амбры разом перекрыл запах солнечной пыли, и из нее шагнул кто-то худой, взлохмаченный, невысокого роста, держа в одной руке кусок сыра и хлеб, а в другой посох», как сказано в «Прощании Алексея» В. Качалина.

«…И я видел, как из их пальцев и уст выходил огонь. А утром они заметили меня и подозвали к себе. Брат сказал: “Вот, Бог дал тебе зренье, и ты увидел. Я поведаю тебе нашу тайну: мы не брат и сестра”.
И если покажут, то кто-то да и увидит. Откроется зрение на то, что не видишь в обычной суете, не встретишь в других книгах, не услышишь в белом шуме под завывания мусорного ветра. «Слугам отца нравилось выливать на него помои, когда он спал, и это тоже была игра. Родителям было мало дела до чудака, их ждали новые и новые нищие, набегавшие, словно волны океана. Всех не спасти, но можно накормить многих. Капелька дел в океане тоски об исчезнувшем Алексее. А невеста не выходила из своего дома и созерцала снег, насыпанный перед ней на золотом подносе».

И как сразу не скажешь, почему Алексей ушел от родителей, невесты, из богатого дома, встретил, наверное, Бога, умалился и «стал никем» («Стать никем» — первоначальное название «Даниэля Штайна, переводчика» Улицкой о праведнике новых времен), вернулся неузнанным и нищим, юродивым, так уж точно не определишь жанр «Современного фисиолога». Притчи? Сказки? Виньетки басен? Совсем новый патерик? Видения и вестничество? Бестиарий (вспомним «каждое животное — чудо» даже у серьезного Э. Ренана в «Апостолах») эпохи конца постмодерна и начала чего-то того, что еще только чается и верится? Или, как в подзаголовке самого автора к одной из своих маленьких, но многоуровневых вещей — «”Лествица” в переводе Маленького Принца».

Много определений, им всем веришь, но есть что-то и за ними. За такими словами вообще всегда что-то есть. Свидетельство опыта хотя бы.

«Чаша стала символом, стыком, соединением двоих, троих, кто придет — в полноту. Она теперь у-тварь, у твари, у твари она драгоценна, у Бога — вещь. Она больше не намекает на отдаленную близость, на тайную суть. Она стала миром. Через разбиение мира».

Через трещинки мира, после неожиданных, как распускания цветка, страниц, видно многое. Как через «рыбку некую голомянку (привет сэлинджеровской рыбке бананке? — А.Ч.), в Байкале обитающую, прозрачную, аки стекло. Чешуи не имеет. Кости — тончайшие. Сквозь хвост ея псалтирь удобочитаема. Тона и жирна, тучней осетра, и сей самый жир и придает ей прозрачность.

Число ее хилиады хилиад и мириады мириад, на уду не ловится, сквозь сесть проходит и тралом ея вычерпать невозможно, а омуль и таймень ее не едят, ибо не видят». А мы вот, благодаря притчам и рисункам В. Качалина, увидели!

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>